Другой член комиссии, инспектируя чекистские камеры, относился к заключенным более враждебно:
«Являлся еще другой член инспекции, высокий, безусый, совсем юный студент. Он развязно опустился на нары около стола и стал безучастно выслушивать слезные жалобы моих товарищей.
– Ладно, – прервал он просителей. – Я проверю все это, и кто незаконно содержится, будет освобожден, хотя я лично убежден, что 99 процентов из вас виновны.
Миронина, видимо, передернуло. Литератор (кто-то из двух арестованных в то время литераторов – Александр Биск или Самуил Пен – оба они вскоре были освобождены. – O. K.) тщетно пытался его удержать, он протолкался к столу и сухо спросил:
– Вы говорите, 99 процентов виновных? А если я вам доложу, что процент освобожденных из ЧК превышает цифру 60 процентов всех арестованных? И я думаю, что вряд ли кому-нибудь в голову придет мысль обвинять чрезвычайку в снисходительности.
Член инспекции, не удостоив Миронина ответом, встал. Миронин настойчиво продолжал:
– Я еще хотел заявить вам, как представителю высшего судебного контроля, что я, вопреки декретам, уже 20 дней сижу без предъявления обвинения. Что же это будет?
– Что будет? – развязно бросил студент. – Расстреляют или в тюрьму переведут, а может быть, и освободят.
– Благодарю вас, – иронически поклонился Миронин. – Для того чтобы узнать эти истины, мне незачем было обращаться к члену Социалистической инспекции. Всякий меняла (исполнитель расстрельных приговоров. – O. K.) здесь мне мог бы ответить то же» [217] .
Этим проверяющим, неназванным мемуаристом, по всей видимости, был большевик с 1917 года, член коллегии Губюротдела 20-летний Александр (Давид) Рекис. Вскоре он сам окажется арестованным белой контрразведкой.
«ЧЕКА наши матросы ненавидят»
18 июля в печати появилось следующее сообщение, касающееся дезертиров:
«От Чрезвычайного революционного трибунала Совета обороны
Советом обороны Одесского округа получена след. телеграмма:
„В то время как верные своему долгу войска Красной армии грудью своей защищают права народа, позорные предатели Черноморского полка Стародуба открыли фронт противнику и трусливо бегут в тыл в направлении Вапнярка – Раздельная – Одесса.
Приказываю всем ЧК и железнодорожным ЧК задерживать, обезоруживать и арестовывать дезертиров по линии ж. дороги и доставлять в ближайшие воинские части для предания суду, дабы преступное предательство не осталось безнаказанным.
Начдив 45 Якир
Политком Голубенко“.
Чрезвычайный революционный трибунал Совета обороны Одесского округа, доводя до сведения всех советских учреждений, красноармейских частей о предательстве полка Стародуба, предписывает задерживать всех предателей-дезертиров означенного полка для предания суда.
Председатель Чрезревтрибунала и член Совета обороны Ян Гамарник
Секретарь Совета обороны Анулов» [218] .
В ночь на 17 июля 1919 года петлюровцы совершили налет на полк матросов Стародуба, спавший без боевого охранения у местечка Томашполь, и наполовину уничтожили его. Остатки полка не оказали никакого сопротивления и в панике сбежали с фронта, оголив центр и правый фланг 2-й бригады 45-й дивизии.
27 июля в одесских «Известиях» появился очередной список расстрелянных ЧК, а сразу же после него шел отдельный список из девяти расстрелянных по постановлению Совета обороны. Все девять были матросами полка Стародуба.
Что собой представлял этот полк? Черноморские матросы в Одессе были на особом положении и ощущали себя хозяевами города. Любопытный рассказ режиссера театра Красного флота Ивана Шмидта об их нравах привела в дневнике 9/22 мая Вера Муромцева-Бунина:
«Разговор переходит на театр, и общим вниманием завладевает Шмидт. Он с каким-то восхищением рассказывает о матросах:
– В театре стоит такая ругань, что не знаешь, куда деваться, особенно как начнут говорить по телефону, уноси ноги. Но театр любят. Есть у нас такой матрос, пудов этак на восемь, шея огромная, бычья, бычья, намазанная белилами и украшенная драгоценным кулоном, – это у них в моде! Чека (в которой служили более дисциплинированные и, главное, благонадежные их балтийские „собратья“. – O. K.) наши матросы ненавидят: недавно арестовали кого-то, по мнению этого богатыря, неправильно, так он явился туда с двумя бомбами под мышками. Пришел, встал и молчит, так, говорят, перепугались там, что моментально выпустили, – поняли, что с таким детиной не поспоришь. За актеров стоят горой, в обиду не дает» [219] .
Естественно, после подобных вышеуказанной выходок власти как можно больше стремились избавиться от такой полубандитской вольницы, что можно было сделать путем отправки их на фронт. Поначалу матрос-анархист Стародуб командовал отрядом моряков, дислоцировавшимся у большого фонтана. Однако со временем этот отряд стал ядром Черноморского батальона во главе все с тем же Стародубом, состоявшим из 465 красноармейцев и 33 лиц комсостава [220] , затем при отправке на фронт реорганизованный, подобно воинской части Япончика, в полк. Белогвардейский контрразведчик Сергей Устинов писал об этом подразделении:
«Матросы не признавали никакой над собой власти и распоряжались самостоятельно, независимо от Совета рабочих депутатов. Командир одной матросской роты своими разбоями наводил ужас. Его решили для безопасности удалить из Одессы на фронт, он отказался и вступил в бой с красноармейцами, пытавшимися разоружить его роту» [221] .
История полка Стародуба, бросившего свои позиции, заставила городские военные власти более настороженно взглянуть на другой «вольный» полк, в состав которого входило немало ненадежных деклассированных элементов, – полк Мишки Япончика.
Мрачную картину деятельности одесского «полка свободы» нарисовал командированный после окончания ускоренного курса Академии Генштаба помощником начштаба в 58-ю дивизию 14-й армии, большевик с 1912 года Семен Петрович Урицкий (1895–1938), племянник убитого в августе 1918 года знаменитого председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого. В 1920-1930-е годы Семен Урицкий был руководителем Одесской и Московской пехотных школ, заместителем начальника штаба Северо-Кавказского и начальником штаба Ленинградского военных округов, командовал рядом стрелковых корпусов на Украине и в Поволжье. Самым высоким его постом была должность начальника Разведуправления РККА, которую он занимал в 1935–1937 годах. Как и его дядя, Семен тоже умер не своей смертью, но погиб от «своих»: в ноябре 1937 года его арестовали, а в августе следующего года по приговору Военной коллегии Верховного суда расстреляли. Реабилитирован комкор Урицкий был в 1955 году.
8 июля 1919 года Урицкий отправил письмо в ВЧК, касающееся печального во многих отношениях положения дел на Советской Украине и, в частности, криминогенной обстановки, где не преминул остановиться на полке Япончика. «Вот, например, – писал он, – председатель Одесской чрезвычайной комиссии, очень честный и дельный товарищ (имеется в виду Калениченко. – O. K.), жаловался мне, что в Одессе формирует бригаду (на самом деле – полк. – O. K.) и уже сформировал ее, обеспечив артиллерией, светило уголовного мира Мишка Японец, он стал показывать свои волчьи зубы, но разрушить его невозможно» [222] . Копии своего письма Урицкий переслал в ЦК Ленину, Стасовой, Сталину, а также чекистам Мартину Лацису и Екабу Петерсу.
В это же время из Киева в Одессу с инспекцией были направлены двое представителей ВУЧК и республиканского НКВД, то есть имеющие полномочия как по чекистской, так и по административно-милицейской линии.